ШОТЛАНДСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ

Джон Робертсон

Scottish Enlightenment

John Robertson

В период между 1740 и 1790 гг. в Шотландии получила развитие одна из самых блестящих ветвей европейского Просвещения. Наиболее выдающимися фигурами в этот период расцвета интеллектуальной активности стали Дэвид Юм и Адам Смит, а вокруг них располагалась плеяда крупнейших мыслителей, включая Фрэнсиса Хатчесона, лорда Кеймса, Адама Фергюсона, Уильяма Робертсона, Томаса Рейда, сэра Джеймса Стюарта и Джона Миллара. Интересы отдельных мыслителей простирались от метафизики до естественных наук, но основные достижения шотландского Просвещения в целом бьши связаны с исследованиями «общественного прогресса» - истории, моральной и политической философии и, не в последнюю очередь, политической экономии.

В европейском контексте шотландское Просвещение бьшо типично «провинциальным». Сознавая свое участие в более широком движении, шотландские мыслители развивали связи с Парижем, признанным центром Просвещения. Но, возможно, легче всего понять шотландское Просвещение, если сравнить его с Просвещением во французских провинциях или в провинциальных государствах Италии и Германии. Интерес к экономическому прогрессу, его моральным и политическим условиям и последствиям бьш столь же ярко выражен, к примеру, в отдаленном Неаполитанском королевстве, а политическая экономия равным образом поглощала неаполитанских философов-реформаторов Дженовези и Галиани.

В то же время опыт Шотландии XVIII в. в ряде отношений бьш специфичным, что придавало особый стимул шотландским мыслителям. Прежде всего бьш действительно достигнут экономический рост; несколько замедленный, но все более ощутимый, он давал шотландским мыслителям необычную возможность прямого знакомства с феноменом развития. Важны бьши также и политические перемены. Унию с Англией 1707 г. нельзя назвать непосредственной причиной экономического роста или предпосьшкой просвещения в Шотландии. Но принесение в жертву независимости Шотландского парламента взамен на возможность свободной торговли с Англией и Британской империей высветило проблему институциональных условий экономического развития. Наиболее драматичными были изменения в религии и культуре. Неистовое, стесняющее свободу пресвитерианство XVII в. потеряло свои позиции, и к власти в Шотландской церкви пришла группа

«умеренного» духовенства. Четыре университета в Эдинбурге, Глазго, Абердине и городе Сент-Эндрюс были реформированы так, что профессора получили возможность специализации, а вокруг университетов процветала мощная неформальная культура клубов, самым известным из которых бьшо Избранное общество Эдинбурга. Вместе взятые, эти перемены обеспечили шотландским мыслителям беспрецедентную интеллектуальную свободу и общественную поддержку и дали предметный урок того, что нравственные и культурные аспекты прогресса так же важны, как и материальные.

Более того, сравнительно удачный опыт развития придал шотландскому Просвещению не слишком радикальный характер. Не то чтобы шотландские мыслители бьши всем довольны: по конкретным вопросам они стремились повлиять на лидеров шотландского общества. Но если в отсталых провинциях, таких, как Неаполитанское королевство, идеология Просвещения бьша программной, даже утопической, то идеология шотландского Просвещения характеризовалась относительно беспристрастным, аналитическим интересом к механизмам, лежащим в основе развития общества.

Опираясь на конкретный провинциальный опыт Шотландии, шотландские мыслители стремились изучать экономические феномены в контексте более широкого исследования. У этого исследования бьшо три главных измерения: историческое, моральное и институциональное.

Историческая теория шотландского Просвещения разрабатывала традицию, идущую от естественного права конца XVH в., с которой шотландцы познакомились вследствие ее включения в учебный курс моральной философии в реформированных университетах. Отбрасывая старый, вьщвигаемый правоведами тезис о договорных основах общества и государства, шотландцы сосредоточились на новых идеях Пуфендорфа и Локка о происхождении и развитии собственности. Согласно Пуфендорфу, никогда не существовало такого первоначального состояния, когда земля и блага бьши в общей собственности; с самого начала право собственности являлось результатом индивидуального присвоения. По мере того как рост населения приводил к дефициту благ, индивидуальная собственность становилась нормой, и, чтобы ее закрепить, бьши учреждены системы правосудия и государственного правления. Шотландцы добавили к этой аргументации схему особых стадий общественного развития: охотничьей, пастушеской, земледельческой и торговой. На каждой из этих четырех стадий степень распространения частной собственности соответствовала средствам к существованию, которыми располагало данное общество, и оба фактора формировали характер и сложную структуру государственного управления данным обществом. Разные версии этой теории были предложены Адамом Фергюсоном в его «Очерке по истории гражданского общества» (Essay on the History of Civil Society) (1767) и Джоном Мил-ларом в его работе «Происхождение рангов» (Origin of the Distinction of Ranks), которые легли в основу исследований лорда Кеймса по истории права и исторических повествований Уильяма Робертсона. Однако классическим произведением этой теории бьши «Лекции по юрис-

пруденции» (Lectures on Jurisprudence) Адама Смита, прочитанные им студентам в Глазго в начале 1760-х годов.

Как становится очевидно из изложения Смита, стадиальная теория общественного развития создала исторические предпосылки для политической экономии. Модель «естественного» прогресса общества, открыто построенная на определенных предпосылках, дала общую схему для сравнительно теоретической трактовки экономического развития как «естественного прогресса изобилия». Ставя в основу системную взаимосвязь между экономической деятельностью, собственностью и государственной властью, последствия которой индивиды не могут ни предвидеть, ни контролировать, эта теория также установила сущностную необратимость процесса развития. Она показала, что, если не произойдет природной катастрофы, неизбежен приход коммерческого общества.

Этическая мысль шотландского Просвещения бьша тесно связана с исторической, разделяя с ней общее происхождение от теории естественного права XVII в. Стимулом здесь бьша все более усложняющаяся трактовка правоведами потребностей. Бьшо признано, что последние больше нельзя бьшо рассматривать только в связи с добыванием средств к существованию; с прогрессом общества потребности охватывали все более широкий круг редких благ, как необходимых, так и предметов роскоши. Потенциал этой идеи бьш очевиден каждому шотландскому философу-моралисту, но опять же в полной мере его использовал именно Смит в своей «Теории нравственных чувств» (Theory of Moral Sentiments, 1759). Смит признавал, что, кроме самых основных потребностей, потребности человека всегда относительны, так как он все время стремится улучшить свое положение в соревновании с другими людьми. Но именно тщеславные желания богатых и зависть остальных, действуя как «невидимая рука», стимулировали людское усердие и, следовательно, увеличивали сумму накопленных благ, доступных людям всех рангов.

Такая аргументация, однако, должна бьша преодолеть два наиболее глубоко укоренившихся в европейской этической мысли убеждения: взгляд последователей Аристотеля, что распределение благ должно быть справедливым, и классический взгляд светских гуманистов, что роскошь ведет к потере нравственной добродетели. Первым шотландцы ответили более уверенно (но, может быть, менее удовлетворительно), чем вторым. Вслед за Гроцием, Гоббсом и Пуфендорфом они определили справедливость исключительно с точки зрения «исправления», оставляя в стороне вопрос распределения. По вопросу о добродетели взгляды их разделились. Юм высмеивал страхи перед роскошью; Ферпосон отстаивал идеал добродетели. Смит бьш ближе к Юму, отдавая предпочтение приличиям перед добродетелью, по крайней мере для подавляющего большинства случаев, но он показал, что разделяет и сомнения Фергюсона, когда в конце своей жизни добавил, что предрасположенность к преклонению перед богатыми и великими действительно может вести к порче нравственности. На уровне основ, однако, существовало всеобщее согласие. Как следствие общественного прогресса умножение потребностей бьшо не только необратимым, оно являлось существенной характеристикой «культурного» или «цивилизованного» - в противопо-