Дугласом и Шульцем тоже вполне могли сыграть свою роль. Найт же занимался чисто теоретическими исследованиями, связанными с теорией капитала, риском, неопределенностью, общественными издержками и т.д., которые не требовали ни эмпирической проверки, ни знакомства с работами, в которых бы предлагались методы ее проведения. В результате между Найтом и Дугласом с Шульцем постоянно возникали конфликты, а отголоски их научных разногласий с Вайнером нередко доносились и до студентов, когда то один, то другой вставляли в адрес друг друга какие-нибудь колкости на лекциях. Отношения между Найтом и Вайнером бьши вполне корректными, но не более того (Reder, 1982, р. 365).

Общим для Найта и Вайнера бьша их непоколебимая верность основным принципам неоклассической теории цены и неприятие таких теоретических новинок 30-х годов, как теория монополистической конкуренции и «Общая теория» Кейнса. Подобная теоретическая непоколебимость отличала и их неприятие идей государственного вмешательства в программе Нового курса и кейнсианской политики полной занятости, относящейся к более позднему периоду. Впрочем, Вайнер, активно консультировавший в то время правительство, к Новому курсу относился не настолько отрицательно, как Найт и его ученики. И все же между взглядами Найта и Вайнера, с одной стороны, и такими горячими сторонниками Нового курса, как Дуглас, Шульц и некоторые из институционалистов, сущестювали принципиальные различия.

Благодаря тому что на факультете сосуществовали столь различные точки зрения на методологию экономической теории и экономическую политику государства, студентам удавалось услышать разные мнения и избежать конформизма. Но, несмотря на все эти разногласия, большинство преподавательского состава все же сумело выработать единый набор требований, предъявляемых к соискателям докторской степени, в котором главное внимание уделялось умению правильно применять теорию цены. Эти требования для 30-х годов бьши совершенно необычны, и стремление соответствовать им в немалой степени способстю-вало формированию у студентов стойкого убеждения, что главное в их предмете - это теория цены.

Самое важное из требований заключалось в том, что все без исключения соискатели докторской степени должны были сдать предварительные экзамены по теории цены и по теории денег. Экзамены эти бьши чрезвычайно трудны, и многие с первого раза их не сдавали. Даже при второй и третьей попытке вероятность «срезаться» бьша довольно высока и некоторые студенты не смогли (и до сих пор не могут) преодолеть этот рубеж на пути к заветной степени. Для большинства аспирантов единственной надеждой успешно сдать экзамен бьшо вызубрить от корки до корки весь материал, читавшийся на лекциях, особенно по основному курсу теории цены (номер в расписании - 301), и ответы на билеты проишых лет.

Вот уже более полувека необходимость готовиться к сессиям и докторским экзаменам, особенно к экзаменам по теории цены, формирует дисциплинарно-культурные штампы и стереотипы поведения выпуск-

НИКОВ Чикагского университета. ЭкзаменацШнные вопросы служат примерами научных npo&icM, а пятерка за ответ - образцом научного успеха. Студенты приучаются к тому, что для научного успеха необходимо выявить все элементы проблемы, выяснить, о каких количествах, ценах и функциональных связях между ними идет речь, а успешное решение задачи равнозначно применению теории на практике.

Хотя конкретное содержание экзаменационных билетов менялось вместе с развитием науки, базовая парадигма оставалась, по существу, прежней: экономические явления следует рассматривать в первую очередь как результат решений о тех или иных количествах, принимаемых стремящимися к оптимуму индивидами на основании данных рыночных цен. Эти решения (о количествах) координируются через рынки, цены на которых устанавливаются таким образом, чтобы величины спроса равнялись величинам предложения.

Конечно, студенты были в разной мере способны воспринять идеи теории цены, и сопротивление этим идеям в 30-е годы бьшо, вероятно, сильнее, чем в более поздние времена. Тем не менее, все студенты факультета независимо от их конкретной специальности обязаны бьши усвоить и научиться практически применять довольно большие объемы экономической теории. В 80-х годах подобное умение никого уже не удивляет, но в 30-е годы оно бьшо редкостью, и именно по этому признаку отличали выпускников Чикагского университета - особенно в прикладных областях - от всех прочих экономистов.

Несмотря на общие основы их подготовки, аспиранты, как и в других учебных заведениях, имели склонность примыкать к тому или иному преподавателю, обычно к своему научному руководителю. Таким образом, вокруг каждой из основных фигур на факультете «группировалась» своя группа аспирантов. Одна из таких групп, сложившаяся вокруг Найта в середине 30-х годов, сыграла особо важную роль в истории Чикагской школы. Ключевыми фигурами в этой группе были Мил-тон Фридмен, Джордж Стиглер и У. Аллен Уоллис. Группа поддерживала тесные дружеские отношения с двумя молодыми преподавателями - Генри Саймонсом и Аароном Директором, которые тоже бьши птенцами найтовского гнезда. Членом этой группы была и сестра Директора Роза, которая позже вьшша замуж за Милтона Фридмена.

Именно эта группа навела мосты между поколениями и обеспечила ту преемственность научной традиции, которая и получила название «Чикагская школа». Хотя они любили Найта и бьши преданы ему, научный стиль Фридмена, Стиглера и других очень отличался от научного стиля Найта. Все они были отьявленными эмпириками с явной склонностью к применению количественных методов для проверки теоретических постулатов. Своим эмпирическим уклоном и интересом к проблемам «реальной жизни» они стояли намного ближе к Вайнеру, нежели к Найту, но все равно считали себя приверженцами последнего.

Отчасти из-за той важной роли, которую играл Генри Саймоне в обучении теории студентов и бакалавриата, и магистратуры (причем еще не известно, у кого была хуже подготовка) в 30-х годах и вплоть до своей безвременной кончины в 1946 г., он оказал значительное вли-

яние на выпускников Чикагского университета. Но помнят его в основном как автора очерков по экономической политике (они собраны в Simons, 1948), которые стали своего рода манифестом взглядов Чикагской школы того периода, соответствующих принципам laissez faire.

Взгляды Саймонса имели ярко выраженный популистский оттенок, который у более поздних адептов Чикагской школы уже не встречается. Например, он одобрял вмешателытво государства для сокращения размера крупных предприятий и профсоюзов. В тех случаях, где сокращение размеров грозило падением эффективности - например, в случае «естественных монополий», - Саймоне предлагал такие предприятия передавать непосредственно в государственную собственность. В отличие от более поздних представителей Чикагской школы Саймоне также решительно поддерживал прогрессивное налогообложение, способствующее более уравнительному распределению доходов (Simons, 1938).

Наконец, Саймоне предложил ввести 100-процентную норму резервного покрытия вкладов до востребования и ограничить свободу Федеральной резервной системы в сфере кредитно-денежной политики за счет введения четких правил, направленных на стабилизацию уровня цен (Simons, 1948). В этом он выступил прямым предшественником чикагского монетаризма в том виде, в каком он позже бьш разработан Фридменом и его учениками.

Исторически сложилось так, что Фридмен, Сгиглер и Уоллис оказались не только наследниками научной традиции, но и непосредственными преемниками Найта и Вайнера. Но повесть о Чикагской школе не имела бы того колорита, если бы смена поколении в ней происходила путем передачи эстафеты от старшего поколения к лучшим сю-им ученикам. Не тут-то бьшо! Накануне Второй мировой войны на экономическом факультете и (наверное) у администрации университета возникла серьезная озабоченность по поводу того, что Чикагский университет не может похвастаться ни одним громким именем, связанным с новыми теоретическими разработками того времени, а именно - теорией несовершенной конкуренции и кейнсианской макроэкономической теорией.

Чтобы поправить дело, в 1938 г. на должность старшего преподавателя взяли Оскара Ланге. В то время он бьш известен не только своими работами, развивающими «Общую теорию» Кейнса и в особенности ее возможные связи с теорией общего равновесия. Он был одним из ведущих участников дискуссии о возможностях рыночного социализма и его преимуществах (или недостатках) с точки зрения эффективности по сравнению с капитализмом свободной конкуренции. Кроме того, он был автором целого ряда интересных работ по математической экономике и смог обеспечить поддержку Генри Шульцу как по этой части, так и по части математической статистики.

Поскольку Ланге был социалистом, причем политически активным и никогда не скрывавшим своих взглядов, идеи laissez-faire ему были соверщенно чужды. То, что он мог сохранять дружеские отношения