назад Оглавление вперед


[Старт] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39] [40] [41] [42] [43] [44] [45] [46] [47] [48] [49] [50] [51] [52] [53] [54] [55] [56] [57] [58] [59] [60] [61] [62] [63] [64] [65] [66] [67] [68] [69] [70] [71] [72] [73] [74] [75] [76] [77] [78] [79] [80] [81] [82] [83] [84] [85] [86] [87] [88] [89] [90] [91] [92] [93] [94] [95] [96] [97] [98] [99] [100] [101] [102] [103] [104] [105] [106] [107] [108] [109] [110] [111] [112] [113] [114] [115] [116] [117] [118] [119] [120] [121] [122] [123] [124] [125] [126] [127] [128] [129] [130] [131] [132] [133] [134] [135] [136] [137] [138] [139] [140] [141] [142] [143] [144] [145] [146] [147] [148] [149] [150] [ 151 ] [152] [153] [154] [155] [156] [157] [158] [159] [160] [161] [162] [163] [164] [165] [166] [167] [168] [169] [170] [171] [172] [173] [174] [175] [176] [177] [178] [179] [180] [181] [182] [183] [184] [185] [186] [187] [188] [189] [190] [191] [192] [193] [194] [195] [196] [197] [198] [199] [200] [201] [202] [203] [204] [205] [206] [207] [208] [209] [210] [211] [212] [213] [214] [215] [216] [217] [218] [219] [220] [221] [222] [223] [224] [225] [226] [227] [228] [229] [230] [231] [232] [233] [234] [235] [236] [237] [238] [239] [240] [241] [242] [243] [244] [245] [246] [247] [248] [249] [250] [251] [252] [253] [254] [255] [256] [257] [258] [259] [260] [261] [262] [263] [264] [265] [266] [267] [268] [269] [270] [271] [272] [273] [274] [275] [276] [277] [278] [279] [280] [281] [282] [283] [284] [285] [286] [287] [288] [289] [290] [291] [292] [293] [294] [295] [296] [297] [298] [299] [300] [301] [302] [303] [304] [305] [306] [307] [308] [309] [310] [311] [312] [313]


151

Таким образом, понятие движимого интересами поведения оказалось выхолощенным. К этому добавлялось прогрессирующее стирание резких граней между страстями и интересами. Уже Адам Смит использовал эти два понятия совместно и взаимозаменяемо. Хотя в XIX в. стало абсолютно ясно, что желание накапливать богатство было мало похоже на «спокойную страсть», как его характеризовали некоторые философы XVIII в., не произошло никакого возврата к более раннему различию между интересами и страстями или между «дикими» и «мягкими» страстями. «Делание денег» было раз и навсегда идентифицировано с понятием интереса, так что все формы этой деятельности, даже движимые страстью или иррациональные, автоматически считались движимыми интересами. По мере того как появились новые формы накопления и построения промышленных или финансовых империй, вводились и новые понятия, такие, как, например, предпринимательское лидерство и интуиция (Schumpeter, 1911) или «animal spirits»* капиталистов (Keynes, 1936, p. 161-163). Они, однако, не контрастировали с интересами и вполне принимались как их проявления.

Таким образом, интересы покрыли фактически всю область человеческой деятельности - от узкоэгоистичной до жертвенно альтруистической и от разумно просчитанной до движимой страстями. В конце концов интерес стали видеть за всем, что делают или хотят делать люди, и объяснение человеческих действий интересами превратилось в пустую тавтологию, осужденную Маколеем. Примерно в то же время и другие ключевые и освященные веками понятия экономического анализа, такие, как, например, полезность и ценность, аналогичным образом были очищены от своего более раннего психологического или нормативного содержания. Позитивистски ориентированная экономическая наука, которая процветала в течение значительной части XX столетия, почувствовала, что она смогла бы обойтись без любого из этих понятий, и заменила их на менее ценностно или психологически нагруженные «вьывленные предпочтения» и «максимизацию при наличии ограничений». Таким образом, дошло до того, что интерес, служивший столь долго и верно в качестве эвфемизма, теперь был заменен, в свою очередь, различными еще более нейтральными и бесцветными неологизмами.

Развитие понятия собственного интереса да и экономического анализа в целом в направлении позитивизма и формализма, возможно, было связано с открытием в конце XIX в. инстинктивно-интуитивного, привычного, подсознательного, движимого идеологическими и невротическими факторами поведения - короче говоря, чрезвычайной популярностью всего нерационального, которая была характерна практически для всех влиятельных философских, психологических и социологических течений этого времени. Экономическая наука, полностью базировавшаяся на рациональном стремлении к реализации собственного интереса, не могла включить в свой арсенал эти новые открытия. Поэтому данная дисциплина среагировала на интеллектуальную моду

В русском издании переведено как «жизнерадостность». - Примеч. ред.



эпохи, отойдя от психологии в максимально возможной степени и лишив свои основные понятия их психологического начала, - это бьша стратегия выживания, которая оказалась весьма успешной. Конечно, трудно доказать, что подьем иррационализма в психологии и социологии и торжество позитивизма и формализма в экономической науке действительно бьши связаны таким образом. Некоторым подтверждением может служить замечательный пример Парето: он внес фундаментальный вклад как в социологию, где вьщелил сложные «не-логичес-кие» (как он их называет) аспекты социального действия, так и в экономическую теорию, которая освободилась от зависимости от психологического гедонизма.

СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ. В последнее время появились признаки недовольства растущим выхолащиванием понятия интереса. Сторонники консервативных взглядов вернулись к ортодоксальному значению понятия интереса и стали оспаривать доктрину «просвещенного собственного интереса». Помимо открытия, впервые сделанного Токвилем о том, что реформы скорее способны «спустить с привязи», чем предотвратить революцию, отмечалось, что даже продиктованные самыми благими намерениями реформистские меры имеют негативные побочные эффекты, которые усиливают, а не смягчают общественное зло, для устранения которого эти реформы проводятся. С этой точки зрения бьшо бы лучше всего не отклоняться от пути узко трактуемого собственного интереса, и выхолащивание этого понятия представлялось ошибочным и сбивающим с толку.

Другие исследователи согласились с последним утверждением, но по иным причинам и с иными выводами. Они также испытывали неприязнь к попытке подвести каждое из многообразия человеческих действий под категорию интереса. Они, однако, считали значимыми для экономической теории определенные виды человеческой деятельности, которые не могут быть объяснены традиционным понятием собственного интереса: действия, мотивированные альтруизмом, этическими ценностями, заботой о групповых или общественных интересах и - возможно, самое важное - различные виды неинструментального поведения. Начало было положено рядом экономистов и представителей других общественных наук, которые всерьез приняли эти виды деятельности, отказавшись от попыток определить их просто как разновидности поведения, движимого интересами (Boulding, 1973; Collard, 1978; Hirschman, 1985; Margolis, 1982; McPherson, 1984; Phelps, 1975; Schelling 1984; Sen, 1977).

Важный аспект указанных форм поведения, который не соответствует классической концепции действия, движимого интересом, - это то, что они подвержены значительным вариациям. Рассмотрим как пример действие в общественных интересах. Существует большое разнообразие таких действий - от общего участия в некотором движении протеста до голосования в день выборов и т.д. вплоть до простого ворчания или комментирования государственной политики в рамках небольшого круга друзей или семьи - то, что Гильермо ОДоннелл на-



звал «горизонтальным голосом» в протиювес «вертикальному голосу», непосредственно обращенному к властям (ODonnel, 1986). Фактическая степень участия в этих видах деятельности при более или менее нормальных политических условиях подвержена постоянным колебаниям в соответствии с изменениями экономических условий, деятельностью правительства, личным развитием и многими другими факторами. В результате с учетом ограниченности общего времени для частной и общественной деятельности интенсивность преследования гражданами их частных интересов также подвержена постоянным изменениям. Почти полная приватизация происходит только при определенных авторитарных правительствах, поскольку наиболее репрессивные режимы не только уничтожают свободу голосования и любые открытые манифестации несогласия, но также подавляют путем демонстрации готовности к террору все частные выражения несогласия с государственной политикой, т.е. все те проявления «горизонтального голоса», которые являются действительно важными формами участия в общественной жизни.

Отсюда следует поразительный вывод. Хваленый идеал предсказуемости, воображаемая идиллия общества, состоящего из частных лиц, уделяющих исключительное внимание своим экономическим интересам и тем самым косвенно (но никогда - прямо) служащих общественному интересу, становится действительностью только при абсолютно кошмарных политических условиях! Более цивилизованные политические обстоятельства обязательно подразумевают менее прозрачное и менее предсказуемое общество.

На самом деле этот результат последних исследований видов деятельности, строго не мотивированных традиционными индивидуальными интересами, ведет к оптимистическому выводу: единственной определенной и предсказуемой характеристикой человеческих дел является их непредсказуемость, и бесполезно пытаться свести человеческое действие к единственному мотиву - такому, как, например, интерес.

БИБЛИОГРАФИЯ

Ball, Т. 1983. The ontological presuppositions and political consequences of a social

science. In Changing Social Science, ed. D.R. Sabia, Jr. and J.T. Wallulis, Albany:

State University of New York Press. Boulding, K.E. 1973. The Economy of Love and Fear: A Preface to Grants Economics.

Belmont, California: Wadsworth. Burke, E. 1790. Reflections on the Revolution in France. Chicago: Regnery, 1955. Carlyle, T. 1843. Past and Present. New York: New York University Press, 1977. CoUard, D. 1978. Altruism and Economy: A Study in Non-selfish Economics. Oxford:

Robertson.

Collini, S., Winch, D. and Burrow, J. 1983. That Noble Science of Politics: A Study in Nineteenth-century Intellectual History. Cambridge: Cambridge University Press.

[Старт] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] [30] [31] [32] [33] [34] [35] [36] [37] [38] [39] [40] [41] [42] [43] [44] [45] [46] [47] [48] [49] [50] [51] [52] [53] [54] [55] [56] [57] [58] [59] [60] [61] [62] [63] [64] [65] [66] [67] [68] [69] [70] [71] [72] [73] [74] [75] [76] [77] [78] [79] [80] [81] [82] [83] [84] [85] [86] [87] [88] [89] [90] [91] [92] [93] [94] [95] [96] [97] [98] [99] [100] [101] [102] [103] [104] [105] [106] [107] [108] [109] [110] [111] [112] [113] [114] [115] [116] [117] [118] [119] [120] [121] [122] [123] [124] [125] [126] [127] [128] [129] [130] [131] [132] [133] [134] [135] [136] [137] [138] [139] [140] [141] [142] [143] [144] [145] [146] [147] [148] [149] [150] [ 151 ] [152] [153] [154] [155] [156] [157] [158] [159] [160] [161] [162] [163] [164] [165] [166] [167] [168] [169] [170] [171] [172] [173] [174] [175] [176] [177] [178] [179] [180] [181] [182] [183] [184] [185] [186] [187] [188] [189] [190] [191] [192] [193] [194] [195] [196] [197] [198] [199] [200] [201] [202] [203] [204] [205] [206] [207] [208] [209] [210] [211] [212] [213] [214] [215] [216] [217] [218] [219] [220] [221] [222] [223] [224] [225] [226] [227] [228] [229] [230] [231] [232] [233] [234] [235] [236] [237] [238] [239] [240] [241] [242] [243] [244] [245] [246] [247] [248] [249] [250] [251] [252] [253] [254] [255] [256] [257] [258] [259] [260] [261] [262] [263] [264] [265] [266] [267] [268] [269] [270] [271] [272] [273] [274] [275] [276] [277] [278] [279] [280] [281] [282] [283] [284] [285] [286] [287] [288] [289] [290] [291] [292] [293] [294] [295] [296] [297] [298] [299] [300] [301] [302] [303] [304] [305] [306] [307] [308] [309] [310] [311] [312] [313]